Но отделенный от Бога грехом, человек в этой жертве ищет искупления и прощения. Он приносит ее за грехи, он как бы хочет заставить Бога дать ему прощение и освящение. Он вкладывает в нее всю боль своего бытия, чтобы страданием, кровью, уничтожением жизни заплатить за собственную вину, сделать бывшее словно небывшим. И важно понять: как бы ни огрублялось и ни затемнялось религиозное сознание человечества, как бы грубо и утилитарно ни объясняло оно подчас то, что делал и к чему стремился человек, стремление его всегда было связано с жаждой Бога. И в своей жертве, в этих бесчисленных приношениях и всесожжениях человечество, пусть дикое и первобытное, пусть впотьмах, но искало Того, Кого невозможно не искать, ибо, как сказал блаженный Августин, «для Себя Ты создал нас, Господи, и не успокоится сердце наше, пока не найдет Тебя».

Но мы, христиане, знаем, что все эти жертвы, все эти порывы к небу бессильны были уничтожить грех. К ним ко всем, а не только к ветхозаветным жертвам можно отнести слова апостола Павла, что жертвы эти никогда не могут сделать совершенными приходящих с ними, иначе перестали бы приносить их, потому что приносящие жертву, быв очищены однажды, не имели бы уже никакого сознания грехов (Евр.10:2). Эти жертвы были бессильны, потому что грех есть не только вина или преступление, которые можно искупить, но и отрыв от Бога, отпадение человека, а через него и всего мира от подлинного бытия, растление, подчинение самой жизни смерти и распаду. Поэтому жертвы были столько же порывом к Богу, сколько и свидетельством о непреодолимой власти греха над человеком. И поэтому все они были также прообразом, ожиданием и знаком другой, единственной и совершенной жертвы – той, в которой Сын Божий, став Сыном Человеческим, принес Себя Богу за спасение мира и в которой это спасение совершилось. В ней открылся и исполнился предвечный смысл жертвы как совершенной любви, состоящей в совершенной самоотдаче. Так возлюбил Бог мир, – сказано в Евангелии, – что отдал Сына Своего Единородного (Ин.3:16). И в Нем так возлюбил человек Бога, что отдал Ему себя до конца. И в этой двуединой отдаче ничто не осталось неотданным. Как говорил в прошлом веке митрополит Филарет Московский в своей знаменитой проповеди на Великую пятницу, «любовь Отца – распинающая. Любовь Сына – распинаемая. Любовь Духа – торжествующая силою крестною».

В этой жертве совершилось то, ради чего безуспешно приносились все прочие жертвы, – человеку было даровано наконец прощение грехов. Христос был распят всем злом, всем грехом мира, и в Нем все было прощено. И наконец, в этой жертве утолена была тоска человека по освящению и причастию Божеству: Бог опять стал нашей жизнью, нашей пищей, нашим питием. Во Христе Бог навеки соединился с человеком, и каждому с тех пор дана возможность стать участником нового человечества, соединенного с Богом и живущего жизнью Самого Христа. И эта новая жизнь, жизнь Богочеловека Христа, есть настоящая цель всего человеческого рода. Будучи жизнью Христовой, жизнь наша состоит в вечном исполнении того, что совершено Христом. Мы снова и снова приходим со своим приношением, и приношение это есть приношение Самого Христа. Наша жертва оказывается Его жертвой, наша любовь – Его любовью, и все мы – Его телом. Он в нас, и мы в Нем. За каждой литургией мы снова узнаём, что грехи наши прощены, что все наше воспринято Им, принесено Отцу и вновь даровано нам как наша пища и питие.